За тысячелетия развития человеческая цивилизация выработала целый корпус моральных принципов, среди которых понятие чести занимает особое место. В некоторых культурах потерять честь страшнее, чем потерять жизнь, – как востоковед и японист по образованию, я мог бы много рассказать вам о сложных японских принципах и кодексах чести.Мне довольно рано довелось оказаться под давлением обстоятельств, да еще каких! В 1988 году всемогущий Комитет государственной бе-зопасности СССР обвинил студента пятого курса МГИМО Илюмжинова в шпионаже в пользу одной из иностранных разведок. В довесок мне пытались вменить контрабанду и запрещенные гражданам валютные операции – по тем временам такой букет обвинений вполне мог обернуться «высшей мерой социальной защиты», то есть расстрелом.
Сейчас я могу позволить себе описывать тот случай как забавную байку: это ж надо было додуматься объявить меня не то иранским, не то афганским шпионом (у меня были хорошие отношения с сыном Бабрака Кармаля, незадолго до того возглавлявшего Революционный совет Афганистана). Но тогда мне было не до смеха. Несмотря на то что я знал о своей невиновности и был уверен, что все, в конце концов, разъяснится, понимал, что проблем не избежать.
Меня сразу же исключили из партии, а заодно отчислили с пятого курса МГИМО. Это означало не только, что пять лет упорных занятий пошли псу под хвост. Черная метка подозреваемого в измене Родине должна была остаться на моей репутации на всю жизнь, отрезая любую возможность заниматься хоть сколько-нибудь интересным делом.
Но в первое время давило и корежило даже не осознание висящей надо мной расстрельной статьи, не крах планов и перспектив. Меня подкосило предательство тех, кого я считал если и не друзьями, то, по крайней мере, добрыми знакомыми. Именно по доносу одного из них КГБ завел на меня дело. Были и другие, дававшие буквально высосанные из пальца свидетельские показания. И третьи, которые еще недавно чуть не клялись мне в вечном братстве, – завидев меня, они бежали, как от чумы.
Следователь госбезопасности вел мое дело как опытный рыбак, вываживающий крупную рыбину: подтянет, отпустит, опять подтянет. Несколько дней в камере – потом пойди, погуляй, а там – снова вызов и снова камера. После очередной отсидки меня вновь привели в кабинет следователя. Дело разваливалось, это было ясно, и тон следователя несколько изменился. Он уже не требовал от меня признаться во всех тяжких.
В этот раз он сочувственно говорил, что парень-то я неплохой, просто не повезло попасть под раздачу. Посетовал, что в МГИМО поторопились с моим отчислением, да и с исключением из партии тоже – но что сделано, то сделано, назад не вернешь. Если только…
И тут сотрудник КГБ предложил мне легкий выход. Всего одна подпись на документе о сотрудничестве, и все мои проблемы решаются как по волшебству.
Мой отказ следователя явно не обрадовал, но спорить он не стал. Бросил только на прощание что-то вроде: «Ну, ничего, сам придешь. И скоро». Лейтенант знал, о чем говорил. То, что провокация провалилась, что я сумел доказать свою невиновность, еще не означало, что идеолого-бюрократическая система, опутавшая страну, признает свои ошибки и восстановит статус-кво.
Действительно, мне впоследствии пришлось долго обивать пороги высоких кабинетов, раз за разом доказывая свою правоту, прежде чем удалось восстановиться в институте и закончить учебу. Но в СССР уже вовсю бушевала перестройка, пресловутая система трещала по швам и уже боялась саму себя. Вероятно, случись эта история лет на десять раньше, финал у нее был бы не столь хороший.
К чему я рассказал о ней? Думаю, что и десятилетием раньше, зная, что моя борьба будет обречена на провал, я повел бы себя так же. Можно восстановиться на учебе, можно поправить карьеру – честь уже не восстановишь. Я никогда не смог бы стать тем, кем стал, выбрав другой путь.
Соблазн на то и соблазн, чтобы мало-помалу, незаметно затягивать человека на дно, откуда уже нет выхода. Перефразируя Уинстона Черчилля: если между бесчестьем и проблемами вы выбираете бесчестье, вы получите и бесчестье, и проблемы.
Именно честь помогает нам сделать подчас очень тяжелый выбор между простым решением и правильным в тот момент, когда уже не остается никакой опоры.
Я, конечно, и представить не мог, что тридцать лет спустя, уже возглавляя ФИДЕ, попаду в аналогичную случившейся со мной в годы перестройки ситуацию. Но, видимо, сотрудники спецслужб везде одинаковы: одни додумались представить Илюмжинова афганским шпионом, другие – контрабандистом и едва ли не пособником террористов. Знаю, что многие недоумевают: как это я посмел перечить решению о внесении моей фамилии в санкционный список США, с кем бодаться вздумал!
Теперь, я думаю, таких недоумевающих станет поменьше. И что-то мне подсказывает, что и у этой истории будет хороший конец. Просто потому, что я действую так, как подсказывает мне моя честь.
А это – бесспорный ориентир.
